Старший аббат повернулся ко мне и произнес:

   – Ты входишь в круг Посвященных. Ты увидишь прошлое и узнаешь будущее. Испытание будет очень тяжелым. Многие не выдерживали, многие умирали… Но выходили отсюда только те, кто прошел Испытание. Готов ли ты и согласен ли подвергнуться Испытанию?

   Я ответил, что я готов. Они подвели меня к каменной плите между саркофагами. Как мне было велено, я сел на плиту в позе лотоса – скрестив ноги, выпрямив спину и положив руки на колени ладонями вверх.

   На каждый саркофаг и на плиту поставили по зажженной палочке ладана. Один за другим монахи брали в руки масляные лампы и выходили. Когда они закрыли за собой тяжелую дверь, я остался наедине с телами тех, кто жил в прошедшие века.

   Шло время. Я медитировал, недвижно сидя на каменной плите. Лампа, которую я принес с собой, зашипела и погасла. Еще несколько мгновений светился красный кончик фитиля, я ощутил запах горелой ткани, но вскоре и это все исчезло. Ничего не осталось, кроме темноты.

   Я лег навзничь на каменную плиту и перешел на специальное дыхание, которому учился на протяжении многих лет. Мрак и тишина были ошеломляющими. Поистине, это были мрак и тишина могилы.

   Внезапно тело мое напряглось, мышцы одеревенели. Ледяной холод пошел по рукам и ногам, приближаясь к сердцу. Я отчетливо ощутил, что умираю, умираю в этой древней могиле на глубине более ста метров от поверхности земли и солнечного света. Страшная судорога потрясла мое тело изнутри, затем я услышал какой-то странный шорох и потрескивание, как будто раскатывали рулон старой пересохшей кожи.

   Постепенно могилу стал заливать странный голубой свет, словно луна поднялась над гребнями гор. Я почувствовал покачивание: вверх, вниз, подъем, падение – мне казалось, что я лечу на змее. Сознание подсказало другое: я парю над собственным физическим телом! Вместе с осознанием пришло движение. Подобно облачку дыма я передвигался в воздухе, словно меня нес ветер. Вокруг головы у себя я заметил светящуюся радиацию, похожую на золотой нимб. Из глубины моего тела тянулась нить голубого серебра; она вибрировала, словно живая, она играла живым блеском.

   Я смотрел на свое неподвижное тело – труп среди трупов. Постепенно становилось очевидным отличие между ним и трупами гигантов. Картина была впечатляющей. Я подумал о жалком самомнении современного человечества. Каким образом объяснят материалисты существование таких гигантских трупов? Размышляя об этом, я вдруг почувствовал, что что-то нарушает ход моих мыслей. Мне показалось, что я здесь уже не один: я улавливал обрывки разговора, фрагменты невысказанных мыслей… Неясные образы появлялись и исчезали в поле моего мысленного зрения. Мне почудилось, что где-то вдалеке глухо ударил гигантский колокол. Звук быстро приближался, расширяясь и усиливаясь, и, наконец, взорвался у меня в голове – цветные брызги света и молнии причудливых оттенков понеслись перед глазами. Мое астральное тело качнулось и завертелось, словно лист, подхваченный зимним шквалом. Острые раскаленные языки боли рвали мое сознание. Я почувствовал себя одиноким, покинутым, беспризорным и беспомощным в бездонной рушащейся Вселенной. Затем черный туман окутал меня и принес мне неземное умиротворение.

 

 

 

        

   Постепенно глубокий мрак, окружавший меня, стал рассеиваться. Откуда-то доносился шум моря и шорох гальки под набегающими на берег волнами. Я вдыхал соленый воздух и ощущал сильный запах морских водорослей. Пейзаж, окружавший меня, был явно мне знаком. Я лениво перевернулся на спину, вытянулся на разогретом солнцем песке и загляделся на пальмы. Другая часть моего сознания запротестовала – я же никогда не видел моря, я даже не слыхал о существовании пальм! Но тут послышались голоса и смех из пальмовой рощи. Голоса приближались, и веселая группа загорелых людей появилась на берегу. Гиганты! Все, как один, гиганты! Я посмотрел на себя – и я тоже гигант и среди гигантов! Мое астральное сознание прояснилось. Когда-то, тысячи тысяч лет назад, Земля была расположена ближе к солнцу и вращалась в противоположном направлении. Дни были короче и жарче. Великие цивилизации возникли на Земле, люди знали больше, чем знают сейчас. Однажды из космического пространства появилась блуждающая планета и столкнулась с Землей. Земля сошла со своей орбиты и стала вращаться в другом направлении. Поднявшиеся ветры вздыбили моря, которые под влиянием противоположных гравитационных сил обрушились на сушу. Вода затопила весь мир, сотрясавшийся от колоссальных землетрясений. Некоторые участки земной коры ушли в пучину, другие поднялись. Тибет, поднявшийся более чем на 4 тысячи метров над уровнем моря, перестал быть теплой и уютной страной, прибрежным раем. Мощные горы, извергающие кипящую лаву, окружили Тибет. Далеко в высокогорных районах Землю пересекли трещины, образовались глубокие ущелья. Там продолжала существовать и развиваться флора и фауна давно ушедших эпох.

   Я мог бы еще долго рассказывать, но некоторые части моей астральной инициации настолько святы для меня и настолько не предназначены ни для кого больше, что я не могу решиться на их публикацию.

   Через некоторое время увиденные мной образы затуманились и пропали. Постепенно я стал терять как физическое, так и астральное сознание. А потом внезапно неприятное ощущение заставило меня осознать, что я замерзаю: я поневоле вспомнил, что лежу в кромешной тьме на ледяной каменной плите могилы. В то же мгновение я уловил пробившуюся извне к моему мозгу мысль: «Да, он вернулся к нам. Мы идем!»

   Прошло еще несколько тягостных минут, и вот вдали показался слабенький огонек, другой… Три старца-аббата приблизились ко мне с масляными лампами в руках.

   – Ты очень хорошо прошел испытание, сын мой. В течение трех суток ты лежал на этой плите. Ты все видел. Ты умер. И ты ожил.

   Когда я поднялся, то почувствовал, как онемели все мои члены. От слабости и голода я шатался. Скорее из этой могилы, которую я не забуду никогда, скорее из ледяного воздуха подземных переходов! От голода я едва не терял сознание, огромный груз увиденного и пережитого переполнял меня. Затем я пил и ел – пил и ел вдоволь, – а вечером, перед тем как уснуть, я подумал, что предсказания сбываются и вскоре мне предстоит покинуть Тибет и отправиться в удивительные чужие края.

Я теперь многое знаю об этих странах, но должен признаться, что они оказались – да и сейчас остаются – намного более удивительными, чем я мог тогда вообразить.

 

 

   ГЛАВА 18 ПРОЩАЙ, ТИБЕТ!

 

   Несколько дней спустя, когда мы с учителем сидели на берегу Реки Счастья, мимо нас галопом проскакал всадник. Случайно скользнув взглядом по берегу, он заметил нас и узнал ламу Мингьяра Дондупа. Всадник круто остановил лошадь, так что копыта ее заскользили и подняли пыль.

   – Я привез послание от Наимудрейшего ламе Лобсангу Рампе.

   Он вытащил из-за пазухи традиционный пакет, завернутый в шарф. Передав его мне с троекратным приветствием, он снова вскочил в седло и ускакал.

   Теперь я был достаточно самостоятелен. Все, что произошло под Поталой, укрепило мою веру в себя. Я вскрыл пакет и познакомился с содержанием письма, прежде чем передать его учителю – и другу – ламе Мингьяру Дондупу.

   – Завтра утром я должен быть в Норбу Линга у Наимудрейшего. Вас вызывают тоже.

   – Мне не свойственно доискиваться до смысла намерений Неоценимого Заступника, Лобсанг, но я чувствую, что скоро ты отправишься в Китай. Что касается меня, то я уже тебе говорил, что не задержусь здесь долго – мне предстоит дорога в Небесные Поля. Так что не будем терять времени, у нас его осталось немного.

   На следующий день я снова отправился по знакомой дороге в Норбу Линга. Спустившись с холма, я пересек Лингхор и очутился у ворот парка. И в этот раз, как обычно, меня сопровождал лама Мингьяр Дондуп. Одна и та же мысль печалила нас обоих: возможно, это последний совместный визит к Наимудрейшему. Мои чувства, видимо, можно было прочитать у меня на лице: когда я один предстал перед Далай-ламой, он сказал:

   – Минута расставания, перед тем как пойти разными дорогами, тягостна и печальна. Здесь, в этом павильоне, я размышлял долго: оставаться мне здесь или покинуть родину, когда она подвергнется нападению? Каково бы ни было мое решение, все равно кому-то придется страдать. Твой путь определен, Лобсанг; он труден, и другого нет. Семью, отечество, друзей – все придется оставить. На своем пути ты встретишь, и ты об этом знаешь, зло и недоверие, мучения и безразличие. Понятия чужеземцев странны и необъяснимы, на них нельзя полагаться. Как я тебе уже говорил, они верят только в то, что могут создать сами или испытать в своих научных лабораториях. Но самой главной наукой, наукой о душе, они вообще не занимаются. Таков твой Путь – он выбран тобой еще до рождения. Я уже обо всем распорядился; ты отправишься в Китай через пять дней.

   Пять дней! Только пять дней, а я-то надеялся на пять недель…

   Молча возвращались мы с учителем в Шакпори. Лишь по прибытии в монастырь он вымолвил первые слова:

   – Тебе нужно повидать родителей, Лобсанг. Я им пошлю письмо.

   Родителей? Мой учитель стал для меня больше, чем мать и отец. И скоро он уйдет из жизни, уйдет до моего возвращения в Тибет через несколько лет. Все, что останется от него, это золотая статуя в зале инкарнаций, словно старое, поношенное платье, больше не нужное своему владельцу…

   Пять дней! Пять напряженных дней. Я начал примерять западные одежды, хранившиеся в музее Поталы. В Китае они мне, конечно, не пригодятся, там я смогу носить привычное платье, но все же при случае нужно уметь представиться и в костюме. Ох этот костюм! Эти узкие, как трубы, брюки – как они жмут ноги! Я понял, почему на Западе не могут принять правильную позу лотоса – одежда не позволяет. Эти брюки, я чувствовал, испортят мне жизнь. На меня натянули белую рубашку, а вокруг шеи обернули и завязали узлом толстую ленту, словно для того, чтобы удушить меня! Потом надели пиджак с карманами. Вот куда, оказывается, европейцы прячут свои вещи! Но самое худшее было впереди. На ноги мне надели толстые тяжеленные перчатки и закрепили их с помощью черных шнурков с металлическими наконечниками. Они жали ноги, точно кандалы. У нас нищие, которые ходят на четвереньках, иной раз надевают такие перчатки. Но у нищих все-таки хватает ума надевать на ноги войлочные сапоги. Нет, меня сегодня определенно искалечат, и ни в какой Китай я не поеду. А перевернутый черный кувшин, который мне напялили на голову?! И это все называлось джентльмен на прогулке. Я подумал, что их джентльмены действительно ничем, кроме прогулок, не занимаются – в таком костюме невозможно работать!

   На третий день я пришел в отчий дом. Шел я один, пешком, как и в тот день, когда оставил дом. Но за это время я успел стать ламой и аббатом. Родители ждали меня и приняли как знаменитого гостя. Вечером я снова был в кабинете отца и расписался в семейной книге, куда внес и свои титулы. Сделав это, я снова пешком вернулся в свой монастырь, который уже давно стал мне родным домом.

   Два последних дня прошли быстро. Накануне отъезда я еще раз повидался с Далай-ламой. Я попрощался с ним, и он благословил меня. На сердце было тяжело, когда я уходил от него. Мы оба знали, что увидимся только после смерти, в другом мире.

   На следующий день с первыми лучами солнца отправились мы в дорогу. Мы двигались медленно и без всякого энтузиазма. Снова я был бездомным, меня ожидали чужие места и новая учеба. Все начиналось сначала. Достигнув вершины горного перевала, мы обернулись и долго смотрели в последний раз на Святой

 Город Лхасу.

   Одинокий воздушный змей парил над  Поталой.